Сгорбс встал. Он посмотрел на четверых подсудимых с неприкрытой ненавистью.

— Вы предстали перед Верховным Колдовским Судом, — чётко произнёс он, — по обвинению в чудовищном преступлении…

— Отец, — сказал мальчик с соломенными волосами, — отец… прошу тебя…

— … в этих стенах нам ещё не доводилось слышать ничего более чудовищного, — повысив голос и заглушая обращение сына, продолжил Сгорбс. — Мы выслушали выдвинутое против вас обвинение. Вас четверых обвиняют в том, что вы схватили аврора — Фрэнка Длиннопоппа — и подвергли его воздействию пыточного проклятия, на основании подозрения, что тому известно местонахождение вашего изгнанного господина, Того-Кто-Не-Должен-Быть-Помянут…

— Папа, я этого не делал! — закричал скованный цепями мальчик. — Не делал, клянусь! Папа, не отсылай меня обратно к дементорам…

— Далее, вы обвиняетесь, — взревел мистер Сгорбс, — в том, что, не получив желаемых сведений от Фрэнка Длиннопоппа, пытали его жену. Вы организовали заговор с целью возвращения Того-Кто-Не-Должен-Быть-Помянут к власти, с тем, чтобы продолжать совершать те злодеяния, которые вы — предположительно — совершали в дни его могущества. И сейчас я прошу присяжных…

— Мама! — отчаянно вскричал мальчик, и маленькая ведьма рядом со Сгорбсом, не перестававшая раскачиваться, громко зарыдала. — Мама, мамочка, не дай ему этого сделать, я не виноват, это не я!

— Я прошу, — загрохотал голос мистера Сгорбса, — поднять руки тех присяжных, которые, как и я, считают, что за подобное преступление обвиняемые заслуживают пожизненного заключения в Азкабане.

Колдуны и ведьмы, сидящие по правой стороне зала, в едином порыве подняли руки. Публика зааплодировала — точно так же, как аплодировала Шульману, но лица на сей раз горели кровожадным торжеством. Мальчик истошно завопил:

— Нет! Мамочка, нет! Я этого не делал, не делал, я не знал! Не отсылайте меня туда, не дай ему!…

Дементоры, скользя, входили обратно в зал. Трое других подсудимых молча поднялись со своих мест; женщина с тяжёлыми веками посмотрела на Сгорбса и вдруг закричала:

— Чёрный Лорд восстанет вновь, Сгорбс! Брось нас в тюрьму, мы всё равно будем ждать! Он восстанет вновь и вознаградит нас, своих верных слуг, так, как никого другого! Мы одни храним ему верность! Мы одни пытались разыскать его!

Мальчик же отчаянно рвался из лап дементоров, хотя Гарри видел, что их холодная, изнуряющая сила начинает подавлять его сопротивление. Публика, повскакав на ноги, истошно вопила. Женщину увели, а мальчик продолжал бороться.

— Я же твой сын! — взывал он к Сгорбсу. — Я твой сын!

— Ты не мой сын! — заорал мистер Сгорбс. — У меня нет больше сына!

Хрупкая женщина хрипло ахнула и сползла со скамьи. Она потеряла сознание. Сгорбс этого не заметил.

— Уведите их! — брызгая слюной, взревел Сгорбс, обращаясь к дементорам. — Заберите и пусть они сгниют в тюрьме!

— Папочка! Папочка, я тут не при чём! Нет! Нет! Пожалуйста, папочка!

— Мне кажется, Гарри, тебе пора вернуться в мой кабинет, — сказал тихий голос прямо в ухо Гарри.

Гарри вздрогнул. Повернул голову. Потом повернул голову в другую сторону.

Справа от него сидел Альбус Думбльдор, смотревший, как дементоры уволакивают сына Сгорбса — а слева от него сидел Альбус Думбльдор, смотревший прямо на него, на Гарри.

— Пойдём, — произнёс левый Думбльдор и взял Гарри под локоть. Гарри почувствовал, что поднимается в воздух; подземелье растворилось; на какое-то мгновение вокруг воцарилась чернота, потом он вдруг ощутил, что совершает некое замедленное сальто, и неожиданно встал на ноги — кажется, в кабинете Думбльдора, залитом ослепительным солнечным светом. Перед ним в шкафчике лучилась серебряным светом каменная раковина, а рядом стоял Альбус Думбльдор.

— Профессор, — ахнул Гарри, — я знаю, мне не следовало… то есть… дверца была приоткрыта и…

— Прекрасно тебя понимаю, — кивнул Думбльдор. Он взял раковину в руки, отнёс её к столу, поставил на полированную поверхность, а сам сел в кресло около стола. Потом показал Гарри, чтобы тот сел напротив.

Гарри так и поступил. Он уставился на каменную раковину. Содержимое стало таким как раньше — серебристо-белым. Оно кружилось и рябило под его взглядом.

— Что это? — дрожащим голосом спросил Гарри.

— Это? Это называется дубльдум, — ответил Думбльдор. — Знаешь, иногда у меня возникает такое ощущение — которое, я уверен, знакомо и тебе — что моя голова лопается от переизбытка мыслей и воспоминаний.

— М-м, — промычал Гарри. Он не мог с уверенностью утверждать, что когда-нибудь чувствовал что-либо подобное.

— В подобные моменты, — продолжал Думбльдор, указывая на раковину, — мне на помощь приходит дубльдум. Нужно просто выцедить мысли из головы, перелить их в раковину и вернуться к ним в свободное время. Понимаешь, в такой форме легче прослеживаются связи, аналогии.

— То есть… эта штука — это ваши мысли? — Гарри недоверчиво уставился на бурлящее белое вещество.

— Разумеется, — подтвердил Думбльдор. — Позволь, я тебе покажу.

Он достал из внутреннего кармана волшебную палочку и её кончиком прикоснулся к собственным седым волосам у виска. Когда он наконец отстранил палочку, Гарри показалось, что на неё налипли волосы — но потом он понял, что это на самом деле блестящая верёвочка из всё того же странного, серебристо-белого вещества, которым наполнен дубльдум. Думбльдор добавил новые мысли к уже имеющимся, и Гарри с изумлением увидел собственное лицо, закружившееся по поверхности раковины.

Думбльдор обеими руками приподнял дубльдум и взболтал содержимое, как золотоискатель, промывающий песок… и лицо Гарри плавно превратилось в лицо Злея, открывшее рот и сказавшее в потолок гулко отдающимся голосом: «Оно возвращается… и у Каркарова тоже… чётче, сильнее, чем когда-либо»…

— Связь, которую я мог бы проследить и самостоятельно, — вздохнул Думбльдор, — но неважно. — Он поверх очков посмотрел на Гарри, продолжавшего глазеть на Злея, чьё лицо по-прежнему кружилось на поверхности. — Я как раз занимался с дубльдумом, когда приехал мистер Фудж, и, боюсь, я убрал его на место чересчур поспешно. Естественно, что он привлёк твоё внимание.

— Извините, — промямлил Гарри.

Думбльдор покачал головой.

— Любопытство не порок, — изрёк он, — но, имея дело с собственным любопытством, мы должны проявлять крайнюю осторожность… да-да, вот именно…

Легонько хмурясь, он потыкал плавающие в раковине мысли кончиком волшебной палочки. Оттуда мгновенно поднялась толстая, недовольная девочка лет шестнадцати. Она стала медленно вращаться (причём её ноги оставались в раковине), не обращая никакого внимания ни на Гарри, ни на профессора Думбльдора. Потом она заговорила, и её голос звучал гулко, как и голос Злея, словно бы выходил из глубин каменной раковины: «Он навёл на меня порчу, профессор Думбльдор, а я всего-навсего дразнила его, сэр, я просто сказала, что видела, как он в прошлый четверг целовался с Флоренс за теплицами…»

— Но зачем, Берта, — грустно проговорил Думбльдор, глядя на молча вращающуюся девочку, — зачем тебе вообще понадобилось его выслеживать?

— Берта? — шёпотом переспросил Гарри, взглядывая на девочку. — Это… Берта Джоркинс?

— Да, — кивнул Думбльдор, снова потыкав мысли палочкой. Берта растворилась в них, и они снова стали серебристыми и непрозрачными. — Это была Берта Джоркинс, какой я её помню в школе.

Серебристый свет дубльдума подсвечивал лицо Думбльдора, и Гарри поразило, каким дряхлым он выглядит. Он, конечно, знал, что Думбльдор, как и все люди, стареет, но никогда не воспринимал его как старого человека.

— Итак, Гарри, — спокойно произнёс Думбльдор. — До того, как ты потерялся в моих мыслях, ты собирался мне что-то сказать.

— Да, — подтвердил Гарри. — Профессор… я только что был на прорицании, и я… заснул.

Он поколебался, наверное, ожидая выговора, но Думбльдор только сказал:

— Это можно понять. Продолжай.